Драматург

     « В ходе нового исследования, проведенного специалистами из Бостонского северо-восточного университета (Northeastern University in Boston), США, стало известно, что ведущим фактором риска преждевременной смерти у женщин с расстройствами пищевого поведения является наличие у них нервной анорексии в течение длительного времени. Оказалось, что риск преждевременной смерти у таких пациенток в 3 раза выше, чем в общей популяции, и в 7 раз выше, чем у здоровых женщин в возрасте 16–30 лет. Результаты исследования опубликованы в «American Journal of Psychiatry».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ПЕТР – 50 лет

ВИКА – 35 килограмм

Комната Вики. На стенах развешаны фотографии фотомоделей и красивых певиц. Вика лежит на кровати за белой прозрачной ширмой. За этой же ширмой дверь в ванную комнату. Вику мы не видим. Только тень, когда она встает, ходит, поднимает руки. Голос Вики очень слабый и тихий.

Заходит Пётр, весь в машинном масле.

ПЁТР: Солнышко, я дома!

Вика стонет.

Что такое? Ты замёрзла? Сейчас – сейчас – сейчас!

Достаёт плед, заходит за ширму, укрывает Вику.

Воняет от меня. Бензином. Я с работы. Сейчас ополоснусь и покормлю тебя.

Вика стонет.

Да – да! Не отвертишься! Будешь есть.

Пётр уходит в ванную. Слышен шум воды и то, как он кричит оттуда.

Доченька, а Тамара давно ушла? Обещала меня дожидаться, а сама ушла. Ну, ничего! Главное, она баба надёжная. Наконец-то, мы помощницу нашли. Правда, ведь, Викуль?

Молчание.

Викуля!? Слушай, а я сегодня так устал! Наш автосервис стал такой популярный. Похавать некогда, блин! Даже в обед работали, представляешь? Я сейчас пивка себе купил. Заслужил! Эх! Викуль, как жалко, что ты пивко не пьешь. Так бы с дочкой сели у телека. Накатили. Футбол посмотрели. А чё? Вон Блинов с дочкой футбол всё время смотрят. Даже на стадион ходят. Да! Честное слово! Ты давай поправляйся скорее, я тебя с мужиками с работы познакомлю. У них семьи хорошие. Жены, дети. Вместе будем на природу ездить.

Пётр выходит в чистых трико и футболке, вытирает голову полотенцем. Подходит к кровати Вики. Мы не видим её за ширмой, а Пётр видит. Он тоскливо смотрит на дочь.

Красавица моя! Богиня! Викуля, знаешь, у меня в детстве книжка была про греков. Их богов, точнее. Там много богинь разных было… картинок… Но красивее всех Афродита. Я мечтал, что, когда вырасту, жену себе такую найду. А у меня дочь, вылитая Афродита. Не! Мамка у тебя тоже симпатичная была. Но ты, всяко красивее.

Пауза.

ВИКА: Красота… это работа.

ПЕТР: Да, не… Что ты? Ты сразу хорошенькой родилась. Какая работа?!

ВИКА: Папа! Ты говоришь глупости.

ПЕТР: Это да. Твоя мамка вообще меня тупым быдлом называла.

Пауза.

Ну, ладно. Тамара тебя кормила?

ВИКА: Да. На убой.

ПЁТР: Правда? А чего ты тогда лежишь, Викуль? Вчера ты бегала, прям по дому. Ну… как бегала… ходила. А сегодня опять лежишь.

ВИКА: Я устала.

Пауза. Пётр вздыхает.

ПЁТР: От чего, Солнышко? Ты же из дома не выходишь. Не учишься, не работаешь, как другие.

Молчание.

Пётр садится в кресло. Включается телевизор.

Эх, ежкин кот! Опять на пульт сел! Да, ну тебя в пень! Дурацкий ящик!

Выключает телевизор. Тишина.

Вика, Тамаре надо верить! Надо делать всё, как она говорит. Она же из клиники, в которой ты лежала.

ВИКА медленно: Тамара, тоже тупое быдло.

Звуковой сигнал. Пётр достаёт телефон, читает сообщение.

ПЁТР: Ну, может быть, может быть… Ты знаешь, Солнышко, а это не плохо, быть тупым быдлом. Не плохо. Главное, быть добрым. Я вот очень не люблю умных, но злых людей.  Злым быть проще всего. Ненавидеть проще. Это мамка моя мне так говорила. Я вот умным никогда не мечтал быть. Учился на тройки и нормально. Мамка не ругала. А вот ругала, когда я обижал кого. Однажды кота пнул, а она говорит: «Видишь, Петь, как злиться легко? Сдержаться сложнее. Погладить его сложнее, когда злой».

Молчание.

Мамка меня одна воспитывала. А теперь, вот я один тебя воспитываю. Странно, да?

Молчание.

А однажды, мамка моя, дрозда певчего на улице подобрала. Его мальчишки из рогатки подбили и у него подбитое крыло гнить стало. А мамка (она медсестрой работала) начала это крыло обрезать. Я кричу: «Мам, ему же больно очень!» А она: «Знаю, сыночек, но я ему больно делаю, чтобы жизнь спасти. По-другому, никак!»

Молчание.

По-другому никак…  Прости меня, Викуль! Прости!

Пётр хватает со стола ложку и детское пюре, идёт за ширму. Борьба.

Ешь, дочка! Ешь!

Душераздирающий крик Вики.

ПЕТР кричит: Ешь! Ешь! Ешь!!!

Вика кричит ещё сильнее. Она плачет. Пётр выходит весь в пюре. Хватает полотенце. Падает в кресло. Плачет. За ширмой воет Вика.

ВИКА: Линда! Лин-да! Помоги мне, Линда, устоять в искушении! Линда, волю мою укрепи! И пусть отринут от меня злые люди!

ПЕТР: Дочка! Ты что говоришь такое? Что говоришь? Какой же я злой?! Я тебе родной! Сил у меня нет, смотреть, как моя кровинка умирает. И ради чего? Почему!? Я не понимаю, Викуль! Не понимаю!

ВИКА: Я не умираю! Я ела!

ПЕТР: Не ела ты! Не ела! Вот и Тамара сообщение прислала (берёт телефон, читает): «Она не проглотила ни ложки! Моё терпение лопнуло. Я к вам больше не приду».

Пауза.

Что мне делать, дочка?! Что делать?! Афродита моя тает, а я не знаю, как быть. Прямо, не знаю.

ВИКА медленно: Оставь… меня… в покое!

ПЕТР: Как? Как я могу? Смотреть, как дитё моё, которое я сам вынянчил в кожу, да в кости превратилось? Викуля! Ты себя не жалеешь, ты меня-то пожалей!

Пауза. Пётр ходит по комнате. Затем садится прямо на пол, перед ширмой.

Мать твоя баба злая была. Однажды говорит мне: «Не твоя Вика дочь! От другого я её нагуляла. Красивого и умного». А я ей: «А мне какая разница? Воспитываю-то я!» А у самого засело. Стал переживать. И, знаешь, втихушку проверил. Анализ дорогой, но я сделал. И он показал, что ты моя! От меня ты. Жена меня потом долго травила. Видимо увидела первый раз, что я запереживал. Но я молчал. Я-то правду знал. И плевать! А уж, когда ты подрастать стала, то… Ну, копия же я! Только у меня живот пивной теперь есть, а у тебя нету.

Смеётся. Осекается.

Слушай, доча, а может, ты боишься, что на меня похожа будешь? Поэтому ничего не ешь? А? Так ты этого не бойся! Ты красавица! Афродита! Это не только я говорю. Это все вокруг говорят. Говорили… Пока ты таять не начала…

Молчание. Пётр встаёт, гладит Вику по ногам.

Дочка… сердцем чую, что где-то я виноват… Где-то виноват… А где, понять не могу.

ВИКА: Я на тебя не похожа.

ПЁТР: Нет. Нет, не похожа.

ВИКА: И а мать не похожа.

ПЁТР: И на мать… Хотя она красавица была. Ну, пока хернёй не начала заниматься. Операции эти… Они-то до могилы её и довели. Твою-то мать.

Молчание.

Знаешь, Викуль, это чудо, конечно, что она за меня замуж вышла. Но… Ты не поверишь, а я красивый был. Правда! Худой дрыщ, но красивый. Я монтировщиком в театр работать пошёл, потому, что с детства этот театр любил. А за мной девки там бегать стали. Многие. Да, ладно, чё скромничать, всё почти. Одевальщицы, парикмахеры, актрисы. Даже из бухгалтерии. Честное слово! Каждая думала, главное, что если я напьюсь, то точно на неё клюну. И наливали все подряд. Знали, что ребята – монтировщики на это дело слабы. Все бухали.  Да и я , Викуль, бухал. Чего греха таить? Бухал, но не пьянел. Да и принципы у меня были. Поэтому по койкам не скакал. А бабам это ещё больше нравилось. У них инстинкт охотничий разыгрывался. Вот и мать твоя на это же купилась. Сам я ей даром не нужен был. Ей хотелось девкам другим нос утереть. Ну, она и… утёрла. А я влюбился. Я так её любил, Викуль! Даже, когда она меня презирать начала. Оскорблять по-всякому. Даже, когда она гигантский гудок вместо губ накачала. И после всех операций на дракониху стала похожа.

Пауза.

Её из театра выгнали, любовник бросил. Она опять меня обвинила. Говорит: «Это ты его запугал!» Я отвечаю: «Нет, не я! Это грудь твоя гигантская и ногти саблями!». Этими ногтями и, правда, уши можно было отрезать. А этот любовник на пятнадцать лет моложе её. Нервы слабые, вот и сбежал. Но она стерва на мне зло срывала всё равно.   

Пауза.

Ладно! Чего это я?! Подло! О мёртвых плохо не говорят. Хотя я не плохо. Так на самом деле всё и было!

Пауза.

Ты, Викуль, не слушай меня. О мамке плохо не думай! Тебя она любила.

ВИКА: Нет, не любила.

ПЕТР: Что? Да нет же! Любила – любила!

ВИКА кричит: Нет!!! Тихо. Ей было стыдно со мной в гости или в свой театр ходить.

ПЕТР: Нет.

ВИКА: Да. Она сама говорила.

ПЕТР: Да нет же, Солнышко! Просто характер такой у неё был. Она ж со всеми ругалась. Больше всего с матерью родной. Знаешь, она, когда вынуть всё своё добро из себя захотела (из губ, из груди) её сердце наркоза больше не выдержало. Я, когда её хоронил, тёща на похороны пришла, а с ней женщина какая-то. Я спрашиваю: «Тёща, это кто?» «Дочь моя вторая» - говорит. Представляешь?! Я от твоей матери  про то, что у неё сестра родная есть и не слышал никогда. Вот такой характер!

 Молчание. Пётр наливает себе пиво в бокал, пьёт.

И вот умерла она… А я мужик простой, но думать стал много, как философ, блин! И думал всё о том, что если человек сам любить не умеет, то и принимать любовь не сможет. И не смог бы я спасти твою мамку, как бы ни старался. Королева, блин, снежная!

Но в понять, ни хера не могу, знаешь чего? Ну, не любишь ты людей, даже их всех ненавидишь, ну, какого чёрта ты перед ними выпендриваешься тогда? И сиськи у меня больше всех! По шесть кило каждая! И губами могу обои по стене ровнять! Кому это надо?! Я вот мужиков с работы уважаю, так не хочу, чтоб от меня воняло в их присутствии. Моюсь. К мамке своей всегда ездил чистый, причёсанный. Ей приятно хотел сделать. А ты не любишь никого, так ходи в халате круглый год! Плюй всем в морду!

ВИКА: Папа!

ПЕТР: Всё! Всё, родная! Не буду больше! Прости! Это меня, видать, обида точит. Но… Ты понимаешь, я забыл всё. Меня мамка учила зла не помнить. Но ты… заболела… и я стал сам не свой.

ВИКА: Я не больна! Я делаю себе фигуру! Я работаю над собой. Я добиваюсь совершенства.

ПЕТР: Доченька! Мамка твоя тоже совершенства добивалась.

ВИКА: Отстань! Я ем столько, сколько нужно.

ПЁТР: Яблоко в день?

ВИКА: Отстань! Отстань! Отстань от меня!!! Уйди спать! Я больше бред твой слушать не могу!!!

Пётр стоит какое-то время, потом уходит. Через секунду возвращается.

ПЕТР: А ради меня сможешь хотя бы пару ложек пюре съесть?! Ради меня?

ВИКА кричит: Отстань от меня!!! Уйди!!!

Пётр уходит.

Линда – Линда – Линда – Линда! Линда – Линда – Линда – Линда!

На стене начинает светиться портрет Линды. Её глаза горят красным огнём.

Возвращается Пётр. Выключает свет. Стоит какое-то время, потом уходит.

В полутьме видно, как Вика садиться на кровати. Её тень пугает. Она невероятно худа. Тощими руками, очень медленно она достаёт из тумбочки планшет. Еле – еле водит по нему пальцами.

ГОЛОС ДИКТОРА: …на неделю высокой моды в Париж приехали они вчера. Здесь невозможно увидеть случайных людей. Только звёзды! Самые известные актёры, кутюрье, манекенщицы. Несколько девушек из России. И мы невероятно гордимся нашими моделями. Стройные, красивые. В свои двадцать с небольшим они добились успеха и го…

ДРУГОЙ ДИКТОР: …необходимы. Уверяю, вас, пищевые паузы необходимы! Для поддержания здоровья и красоты!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: А чтобы соответствовать общепринятым стандартам девяносто – шестьдесят – девяносто часто нужно голодать?

ДРУГОЙ ДИКТОР: Минимум раз в неделю. Но этого мало. Нужны спортивные тренировки. Также необходимо вычеркнуть из своего рациона сладкое, мучное, мясные продукты…

Вика включает на планшете другое видео.

ДРУГОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: … и я скинула сорок килограмм за несколько месяцев!

ВЕДУЩИЙ: Но это невозможно!

ДРУГОЙ ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Возможно! Когда воля сильна всё возможно. После того, как родив второго ребёнка, я растолстела, муж бросил меня. И тогда я решила взять себя в руки и во что бы то…

Вика выключает планшет. Через мгновение мы слышим её слабый голос. Она молится.

ВИКА: Линда, помоги мне в моём решении. Мой характер твёрд! Я иду до конца! Другие смогли и я смогу. Линда, ты смогла и я смогу! Поведи меня за собой! Меня и миллионы своих поклонниц! С боков чуть – чуть убрать! Ноги как у слона исправить! Стройнее! Красивее! К идеалу! Уверено! Без сомнений!  Линда помоги! Я начала путь к красоте, и я дойду до конца! Дойду! Дойду! Дойду!

Вика падает на кровати. По стенам над ней бегают какие-то страшные тени.

Утро. Сквозь прозрачную ширму видно, как Вика делает приседания. Медленно, но делает. Заходит Пётр.

ПЕТР: Ой, Викуль, ты зарядку, что ли задумала? Молодчина! А ты завтракала?

Пётр долго ждёт ответа от Вики. Наконец она перестаёт приседать.

ВИКА: Да, завтракала. Нажралась. Поэтому надо и калории сжечь. Господи! Прости меня, Линда! Что ж я вовремя остановиться не могу?

Пётр долго смотрит на пустую, крохотную банку из-под пюре, потом на дочь. Садится в кресло.

ВИКА: Потом ещё тридцать сделаю. Ложится на свою кровать.

ПЕТР: Дочка, а у кого ты прощения просишь? Кто это – Линда?

ВИКА: Самая сильная и красивая женщина на свете. Она сама себя сделала.

ПЕТР: Это вот эта? Показывает на портрет, на стене.

ВИКА: Да.

ПЕТР: Вон оно как…

Молчание.

Дочка, а ты обедать будешь?

ВИКА: Да.

ПЕТР: Отлично! Что купить тебе?

ВИКА: Ничего. Что-нибудь в холодильнике найду и съем.

ПЁТР: Да, там вкусного ничего и нет.

ВИКА: Я найду.

ПЕТР: Викуль, а пойдём в ресторан?

ВИКА: Нет, не сейчас.

ПЁТР: А когда?

ВИКА: Недели через две. Когда я буду в форме.

ПЕТР: Дочка! В какой форме? Ты про какую форму говоришь?

ВИКА: Папа! Отстань от меня со своими тупыми вопросами!!!

Молчание.

ПЕТР: Я сегодня Тоню соседку нашу встретил. Представляешь, её дочка Наталья, с которой вас в школу моделей не взяли, тоже тает. Сильно растаяла уже. Больше, чем ты. Голову не держит. Врачи сказали, что процессы необратимые начались.

Молчание.

Тоня плачет. Говорит: «Петь! Не понимаю ничего. Что это? Мы детей своих в любви растим, а они от голода умирают! Почему? Что за напасть такая в наше время?!» А Наташка, как и ты, твердит: «Мама, красота требует жертв!» И вот я думаю, что ж это за падла такая красота?! Она у меня жену забрала, теперь дочь отнять хочет. Да чтоб она сдохла эта красота!

ВИКА: Папа! Иди на работу!

ПЕТР: У меня выходной. Да и боюсь я на работу-то ходить! Думаю о тебе всё время. Только одна мысль точит – вот вернусь домой, а ты не дышишь. За ночь по несколько раз к тебе захожу,  проверяю, прислушиваюсь. Сил моих дочка больше нет!!! Почему ты отца родного пожалеть не хочешь?! Ты ведь для меня всё! Ты для меня жизнь! Ну, почему я для тебя никто? Почему ты бабе какой-то молишься? Да ты в тысячу раз красивее её! Я этих тощих баб своими руками бы задушил!

Пётр срывает со стен фотографии.  Рвёт их на куски. Вика кричит, плачет.

Вру, я тебе Виктория! Никакая ты не Афродита! Раньше была, да. А сейчас на тебя смотреть страшно.  Ужас, как страшно!!!

ВИКА             плачет: Уйди! Уйди! Уйди!

Пётр убегает, потом возвращается с пачкой фотографий, начинает расклеивать их по стенам. На фотографиях истощённые тела девушек. Кости, обтянутые кожей.

Убери! Убери это! Убери! Убери!

ПЁТР: Не уберу! Ни за что не уберу! Вот, дочка, твои кумиры. Вот на кого ты сейчас похожа. Ты такая же. Разве это красиво? Разве красиво? Что ты молчишь?

Молчание. Пётр садится в кресло. Плачет.

Я это в больнице взял, где ты лежала. Доктор сказал, что не врёшь, что ты и правда, в зеркале видишь толстуху. Поверь мне дочка, ты как они.

ВИКА: Я тебя ненавижу.

ПЁТР: Я знаю. Как и мамка твоя. Бедные. Тяжело, наверное, родного отца ненавидеть. Мне вот больше повезло. Я вас люблю обеих. Да – да, обеих. И тебя и её, дурёху, до сих пор.  Поэтому не сдамся. Насильно буду кормить, если придётся.

Долгая пауза.

Потом Вика встаёт, начинает приседать.

Упорная ты, дочка. Если б только там, где надо.

Вика приседает медленно. Вслух тихонько считает. Потом ложится на кровать. Пётр смотрит перед собой.

Ты  знаешь, я, когда пацаном был, нам в школе про Стаханова рассказывали. Мужика такого. Работник, мля! В советское время жил. Знаешь, он угля за сутки больше нормы в двадцать раз добывал. Вот как-то раз взял и нарубил за сорок минут четырнадцать норм. И понесло страну! Все стали на него равняться и друг друга перегонять. Кто больше и круче поработает. Назвали это стахановским движением. Все пахали  за бесплатно. И самых очумелых в пример другим ставили. И вот учительница наша про этого Стаханова с горящими глазами рассказывает, а я слушал и думал: «Зачем? Кому это надо?» Только думал. Вслух ничего не говорил. А то на линейке бы отчитали. Пионеры падлы жестокие были.  Я молчал, но мысли мне покоя не давали. Хочешь соревноваться иди в лёгкую атлетику. Ну, или в другой спорт. А чего этот уголь тоннами таскать? Для кого? Работать любишь? Работай себе потихоньку. И  не ори на всю страну, что перегнал других.

А недавно я в интернете знаешь, что прочёл? Я прочел, что Стаханов этот после своих побед крепко пить стал. И, типа, от обиды. Значит, врал он, что за интерес работал. Значит, хотел чего-то? А чего? Славы. Прославиться он хотел. А его это до пьянки довело. Потом он в больнице умер. Рассеянный склероз. Он упал, ударился и умер. Обиженный…

Пауза

Сейчас все хитрые, работать никто не хочет. Стахановское движение, наверное, только у муравьёв осталось. Из мужиков соревнуются только футболисты. Да и то, как-то хило. А вот бабы с ума посходили. Утяжки, подтяжки, диеты. И мужики такие есть, но я их бабами считаю. Страшно смотреть. И ты, Викуль, туда же. Ты к ним хочешь? Зачем? Зачем тебе это? Ты раньше кровь с молоком была. Здоровая, весёлая хохотушка. Ты животных любила. Ты гулять любила. А сейчас чё? Ты даже от меня ширмой отгородилась. Больно смотреть…

Молчание.

Я такой счастливый был, когда ты маленькая была. Помню,  приду с работы, ты навстречу бежишь. Обнимаешь. У телека похавать сажусь, ты на плечи мне залезешь и расчёсываешь. Ты даже косы мне заплетала. И хвостики с яркими резинками делала. Смеётся. Вовка Белов один раз приходит, а я в косах и хвостиках. Ох, он ржал.

Смеётся. Пауза. Плачет.

Вика встаёт с кровати, приседает два раза, на третий падает.

ПЕТР: Дочка!

Пётр поднимает Вику, укутывает её в одеяло, носит на руках по комнате.

Эх, дочка! Что же это такое? Что это? Даже в больнице нам не помогли. Не помогли…

Укачивает Вику. Поёт колыбельную.

Всё погружается во тьму. В темноте мы слышим женский и детский голоса.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Мама! Мама! Мамочка! Ура! Мамочка пришла!

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Тихо! Чего орёшь?

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Мамочка, я соскучилась.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Да-да, конечно. Отойди только. Не ори.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Мама, а ты завтра  придёшь в школу?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Это ещё зачем?

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Мы спектакль будем показывать.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Ты в спектакле  играешь?

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Да.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Тебя в спектакль взяли?!!

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Да.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Кому такое в голову пришло?

ДЕТСКИЙ ГОЛОС тихо: Тамаре Ивановне.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: А, ну понятно.

Пауза.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Ты придёшь? Папа придёт…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Вот папа пусть и приходит. А я и не подумаю.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Почему?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Стыдно мне! За такую дочь. Актриса должна быть красивой, стройной. А ты толстая девочка. Очень толстая. Прям, как будто не моя. Вы с папой жрёте всякую дрянь, а потом вот такой результат. А актриса это постоянная работа над собой. И не вздумай сейчас реветь! Не смей!!! Я своё право на сцену много лет доказывала. А ты решила, что вот захотела и вышла в спектакле? На сцену выйдешь разве только с папой. Декорации выносить!

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Мама! Мамочка…

Становится светло. За ширмой Петр поит Вику из чашки.

ПЁТР: Кефир это хорошо, Солнышко. Это хорошо. Там кальция много. Полезно для костей. Я всё радуюсь, что ты голову держишь. А то Тониной Наталье сказали, что всё. Она не может головы поднять. Необратимые процессы и даже, когда выкарабкается,  детишек не будет. А у нас пока всё хорошо. Всё будет. Пей! Пей ещё! Вот молодец! Дети это счастье такое! Не могу мужиков понять, этих, которые детей своих бросают. Идиоты прямо! Вот умница! Всю кружку выпила!

Пётр идёт на кухню, включает воду, чтобы помыть кружку, кричит оттуда.

Викуль, тебя когда в роддоме увидел первый раз, от счастья чуть не помер. Домой принёс, развернул – ох, чудо какое!

Возвращается.

Ручки крохотные! Пальчики малюсенькие! Ноженьки – вот такие! Вот, думаю, создал же Господь! И это моё! Моя кровинка! Ты росла, я всё видел. Как села, как пошла, как говорить стала. Смешная была. Бабка тебя обожала. Моя мамка которая. Да и вторая тоже… любила. Да как тебя было не любить? Ты такая светленькая была! Такая хорошенькая! А больше всего знаешь, что меня за душу цепляло? Ты на меня как на бога смотрела. Ты меня маленькая любила. Я иногда думал, что ты вырастишь, замуж выйдешь, уедешь от меня и я с тоски сдохну. А потом думаю, нет не сдохну. Ты ж мне внуков родишь. Таких же, как сама была. И опять счастье по новой. Я тебя почти сам растил…

ВИКА: Я знаю…

ПЁТР: Что?

ВИКА: Я… помню…

ПЕТР: А… Не, ну мамка тебя очень любила. Но она по гастролям всё время. Работа такая. Я поэтому ушел из театра. А то бы и я мотался с ней. А бабки они… хорошие, но детей не должны растить. Мы сами должны. Я тоже вот к твоим детям лезть не буду. Так помогать иногда. Со стороны. Честно. Я же помню – я  всё сам. Ты даже в садик не ходила. Я тебя с собой в автосервис таскал. И Блинов Маришку свою таскал. У них мамка тоже ведь уехала. Но у них не на гастроли, а совсем. С мужиком каким-то. Кинула их. И вот вы с Маришкой к концу дня как два поросёнка грязные, все в масле, мазуте. И мы с Блиновым такие же. Страх! Остальные ржут. Да… Весело было.

Пауза.

Но ты знаешь, я Блинова чуть – чуть осуждаю. Не хорошо, но я осуждаю. Ну, чё он из девчонки пацана вырастил?! Маринка же чистый пацан. Они пивас вместе пьют. Про футбол я говорил уже. Дома у них, вот такой конь, ротвейллер  живёт. Она хоть и с косой, а из штанов не вылазит. Хотя… их это дело. Пусть. Может оно и неплохо. Главное здоровы оба.

Молчание.

Знаешь, Викуль, над нами с Блиновым мужики, по началу, ржали. Шутили, что мы мамки типа. А теперь завидуют. Говорят, вы единственные  у кого есть женщины, которые их действительно любят. И они, то есть мы с Блиновым, этих женщин сами толково воспитали. А! Любят и типа не кинут никогда. И это так. Ты хоть и ругаешься  на меня, Викуль, хоть и стыдишься даже, а любишь. Ты любишь папку. Я знаю.

И твои дети будут тебя любить. Очень любить. И как на богиню смотреть. Из тебя хорошая мама получится. Прекрасная.

Молчание.

Ты хочешь детишек-то, Викуль? Хочешь?

ВИКА: Да. Хочу.

ПЕТР: Это замечательно. Это здорово. Только тогда кушать тебе надо. Много. Силы организму нужны. Так и доктор говорил: «Если хочет стать матерью, она есть должна. И фрукты, и овощи, и мясо. Разные витамины нужны.

Молчание.

Виконька, может, потихоньку начнём? Если пюре, то не только фруктовое? Я мясное взял. Поешь?

Пауза.

Будешь?

ВИКА: Да.

ПЕТР: Ох, умница! Умница, какая! Викуля, молодец!

Пётр убегает на кухню, возвращается с пюре и ложкой. Идёт за ширму, кормит Вику.

Вот моя принцесса молодец! Ты же Вика. Вика, Виктория, победа то есть. Я тебя, поэтому так назвал. Ты всё победишь! Всё! Любую болячку. Вот так, доченька. Начинай кушать! Знаешь, твоя бабка, моя мать говорила, что главное в жизни радоваться, тогда все болячки отступают. И мы будем. Будем радоваться.

Докормил.

Отлично! Мясное пюре. Белок! Очень полезно. Я тебя до года тоже так кормил из баночек. Тебе тогда мало было. Но знаешь, сейчас многие из этих баночек едят. Не только дети. Потому, что там всё натуральное. Гадости туда не кладут. Это точно. Специалисты проверяли. А люди не дураки, полезное хотят есть. Вот и ты такая же! Молодец!

Доченька, ты может, ещё что-то хочешь?

ВИКА: Хочу.

ПЕТР: Что! Что принести, родная?!

ВИКА: Чай… с травами…

ПЕТР: Ой! А у нас такого нет, вроде. А, где ж его взять?!

ВИКА: В аптеке.

ПЕТР: Ясно! Я мигом! Я сбегаю! Туда и обратно. Всё принесу! Всё заварю. Налью. Оживает, оживает принцесса моя. Слава Богу!

Пётр убегает. Слышно, как хлопает входная дверь.

Вика достаёт планшет, включает. Музыка. Музыка затихает. Слышны голоса ведущего и Линды. Они говорят по английски, их переводят.

ВЕДУЩИЙ: И у нас сегодня в гостях известная фотомодель, актриса, певица Линда Олдридж! Аплодисменты. Линда, здравствуйте!

ЛИНДА: Добрый день!

ВЕДУЩИЙ: Скажите, вот Вы являетесь примером, для миллионов девушек. И при этом, насколько я знаю, Вы не всегда были в такой блестящей форме. Как Вам удалось исправить свои недостатки?

ЛИНДА: Сила воли, прежде всего! Когда-то я была ленивой толстой коровой. Я уничтожала просто огромное количество пищи. Но в какой-то момент я увидела в зеркале гигантскую гору сала вместо человека и очень на себя разозлилась.

Заходит растерянный Пётр, тихо стоит у двери.

Я решила избавиться от своих лишних килограмм. Я отгородилась от мира. Я даже от домашних отгородилась ширмой. Сидела за ней со своими соками и фруктами. И через несколько месяцев вышла из-за этой ширмы, как Афродита из пены морской.

Пётр вздрагивает.

 Я оставила свои ненавистные килограммы там, под кроватью. Моя карьера сразу пошла в гору.

ВЕДУЩИЙ: Вот это да! Вот это характер! Аплодисменты.

ЛИНДА: В наше время женщина обязана выглядеть потрясающе. Должна соответствовать стандартам! Должна сводить с ума мужчин! А для этого надо, извините, пахать! Спорт! Диета! С боков чуть – чуть убрать! Ноги как у слона исправить! Стройнее! Красивее! К идеалу! Уверено! Без сомнений! Бурные овации! Крики одобрения.

Вика встаёт, идёт в туалет. Слышно, как она там блюёт.

Пётр садится на пол, роняет голову на руки.

Вика возвращается, начинает медленно приседать за ширмой. Пётр поднимает голову, смотрит на неё.

ПЁТР: Какая ж, это зараза поганая! Рак победить легче. Легче.

Вика замирает. Потом ложится на кровати.

ВИКА: Ты принёс мне чай?

ПЁТР: Нет. Из подъезда выйти не смог. Там на лестнице Тоня воет. Дочь у неё умерла. Наташка. От голода умерла.

Тишина.

И снова тишина.

Пётр сидит и смотрит в пол.

Эх, жалко матери моей больше нет! Она бы нашла слова. Нашла.

Пётр встаёт, идёт к стене, начинает срывать с неё фотографии истощённых девушек, аккуратно складывать их в стопку.

Она, когда умирала, мне говорила: «Петя! Мне так тебя жалко!». Я говорю: «Почему, меня-то мам? Болеешь-то ты?» А она: «Сынок! Тому, кто смерть выбрал не тяжело. Тяжелее тем, кто выбрал жизнь».  Она верила, что человек всё всегда выбирает сам. Душа его выбирает.

Садится в кресло.

И я в это верю. И понять никак не могу, почему моя дочка красавица, молоденькая совсем, выбирает смерть. Тает на глазах у родного отца.

ВИКА: Ты, папа говоришь бред! Я не виновата, что Наташа умерла. Я жить хочу. Я умирать не собираюсь.

ПЕТР кричит: И Наталья не собиралась!!! Но Тоня от боли воет! Сделать ничего не смогла. Как быть ей теперь? Как быть? Врёшь, ты дочка, что жить хочешь! Нет, не хочешь! И есть не хочешь! И детишек ты не хочешь! Врала ты мне!

ВИКА: Нет, не врала!!! Не врала!

ПЕТР: А если не врала, едем!

Пётр выбегает из комнаты, потом возвращается с огромным чемоданом. Начинает доставать из шкафа вещи и складывать в этот чемодан.

Едем! Сегодня же отсюда!

ВИКА: Куда? Куда? Куда? Куда?

ПЕТР: В деревню, где бабка твоя жила! Там у этой деревни лес, а в нем дом заброшенный. Я его отремонтирую, а если он не уцелел, я новый построю. Я могу! Я рукастый.

ВИКА: У тебя… работа…

ПЕТР: Мне плевать на работу! Мне дочка моя важнее! Кровинка моя! Ты не переживай, Викуль! Жрать там мы много и не сможем. Так, грибы, ягоды. На охоту, вот буду ходить. Рыбалку!

ВИКА: Я не поеду.

ПЕТР: Поедешь, родная моя! Поедешь! Ты ведь жить хочешь? Значит надо ехать. Подальше от агентств этих модных! От придурков, которые ради талии тонкой себе рёбра вырезают. От суки этой, Линды! Которая чушь несёт и девчатам молодым головы дурит! «Должны пахать, должны выглядеть, должны мужикам нравиться!» Должны – должны – должны!!! Никому ты, дочка, ничего не должна! Ты должна быть счастливой! Вот и всё! Собирайся! Поехали!

Пётр закрывает собранный чемодан. Делает несколько шагов по направлению к ширме. Но Вика издает душераздирающий крик.

ВИКА: Нет! Не подходи!

ПЕТР: Доченька! Это что это у тебя? Нож?

ВИКА: Не подходи, а то я себе горло перережу!

Пётр долго стоит и смотрит на Вику. Потом садится в кресло.

Я не поеду никуда. Меня в агентстве ждут. Сказали прийти, когда похудею. Я пол года иду к этой цели. Я не могу всё бросить. Мне осталось с боков чуть-чуть убрать.

ПЕТР: С боков чуть-чуть…

Пауза.

Нам мужикам проще. Я вот молодой худой, красивый был. А счастливым не был. Чего-то боялся всё время. Переживал из-за херни всякой. А потом волосы пореже стали, пузо больше, а я успокоился и пока ты не заболела я счастливым был. А вы, женщины, до старости от зеркала не отходите. Переживаете. А подлые люди этим пользуются. Втюхивают вам ерунду всякую.

Молчание.

Нет, дочка. Ты до агентства не дойдёшь. Ты умрёшь. Так же, как Наталья умерла. Умрёшь! И я на это смотреть не собираюсь. Не для того тебя растил, чтобы потом хоронить. У Тони сын младший есть, а у меня никого. Никого!

Пётр встает и выходит из комнаты.

ВИКА пытается кричать: Чушь! Чушь! Я твой бред слушать не хочу.

Пётр возвращается, в руках у него шприц и ампулы. Он начинает распаковывать препараты.

ПЕТР: Недолго осталось, слушать-то меня.

Наполняет шприц лекарством.

ВИКА: Что… что ты делаешь?

ПЕТР: От мамки лекарства остались. Она когда долго лежала, всё просила ей двойную дозу вколоть. Не хотела обузой быть. Я конечно, не стал. А себе вколю.

ВИКА: Прекрати! Прекрати  немедленно!

ПЕТР: У меня дочка надежда есть. Что ты сейчас посмотришь как я умираю, родной тебе человек, и поймёшь… Поймёшь, как я живу все эти месяцы.

Пётр плачет.

ВИКА: Папа, не надо.

ПЕТР: Прости меня, дочка. Я всё, что мог, сделал. Я может даже, предаю тебя щас. Но я не смогу… Не смогу тебя мёртвой видеть. Не смогу.

Пётр вкалывает себе в руку содержимое шприца.

Вика кричит. Она падает с кровати, задыхается, хрипит.

Вика? Вика! Дочка, что с тобой?! Викуля! Детка!

Пётр хватает Вику на руки, выбегает с ней из квартиры.

Тишина.

В темноте уезжает  ширма. Ветер распахивает окно и в него улетают, лежавшие на столе фотографии тощих девушек.

ДЕТСКИЙ ГОЛОС: Сонечка, кушай, давай! Эта ложка за маму, эта за бабулю, эта за другую бабулю. А эта самая большая за папу. Я за папочку всегда самую большую ложку кушаю. Он самый лучший в мире! Самый добрый! Мой папа будет жить долго-долго! Ты, Сонечка, не упрямься! Ты меня слушай. Я мама твоя. Я знаю как надо.

Утро. Светло. Из ванной комнаты выходит Пётр, с полотенцем на плече, ощупывает подбородок.

ПЕТР: Весь изрезался! За год бриться разучился.

Пётр аккуратно складывает полотенце, кладёт его в пакет.

Звонит телефон.

Алло? По объявлению? По какому? А!!! Да продал я уже квартиру. Продал. Завтра вот новые жильцы заселяются. Извините! Да, ничего. Всего доброго!

Пётр одевает свитер. Задумывается. Долго смотрит, на аккуратно заправленную кровать Вики. Садится в кресло. Включается телевизор.

Чёрт! Опять на пульт сел!

Хочет выключить телевизор, но услышав новость, замирает.

ДИКТОР: …нашли мёртвой! Вчера в гостиничном номере. В это невозможно поверить, но Линда Олдридж умерла от передозировки наркотиков. Человек, который, якобы вёл здоровый образ жизни, умер от употребления запрещённых препаратов! Она ведь с каждого экрана рассказывала нам о диетах, потреблении овощей и фруктов. И вот, пожалуйста…

Диктор продолжает что-то говорить. Из соседней комнаты с большим чемоданом выходит Вика. Выглядит она потрясающе. Весит килограмм 56, не меньше. Она ставит чемодан, подходит к креслу, садится на боковушку, обнимает отца, смотрит в телевизор.

ПЕТР: Умер идол-то.

ВИКА: Для меня этот идол год назад умер. В тот день, когда ты себе витамины вколол, артист. Целует отца в макушку.

Пётр выключает телевизор. Молчание.

ПЕТР: Может, хоть телек заберём?

ВИКА: Нет! Пусть новым жильцам остаётся.

Пауза.

ПЁТР: До поезда четыре часа ещё, чё делать будем?

ВИКА: В китайский ресторан пойдём. Я столик заказала.

ПЕТР: Мы ж хотели в вагоне – ресторане посидеть?

ВИКА: В прошлом году про твою Днюху забыли оба, значит в этом - надо в двойном объёме оторваться.

ПЁТР: Спасибо за свитер, доча! Крутой!

Берёт викину руку в свою, целует.

ВИКА: Идём?

ПЁТР: Да. Пошли!

Пётр берёт чемодан, и они с Викой выходят из квартиры.

Вика возвращается, кладёт планшет на свою бывшую кровать. Несколько секунд смотрит на него, потом уходит.

Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.